Вадим Кожевников - Разведчики [антология]

Проснувшись утром, разведчики узнали, что Перегуда не вернулся из своего пятого ночного поиска. Весь полк загудел, как большой улей: погиб Перегуда или вернется? Капитан Горбачёв, конечно, был взволнован не меньше других. Он прислушивался к разговорам, но не высказывал своего мнения. Однако по тому, как часто он по разным маловажным поводам наведывался к своим разведчикам, можно было понять, что Горбачёва не покидала надежда на благополучное возвращение Перегуды.

Прошёл день, прошла шестая ночь, а Перегуда не возвращался. Не торопясь списывать с довольствия и зачислять его в без вести пропавшие, капитан снарядил за «языком» других бойцов.

Седьмая ночь, озаряемая вспышками выстрелов и огнями ракет, медленно проплывала перед фронтом полка. Горбачёв стоял у своей землянки и угрюмо смотрел вслед удалявшимся разведчикам.

Капитан приказал часовому разбудить себя, как только вернётся разведка, и ушёл в землянку. Не зажигая огня, он лёг на покрытые полушубком жёсткие нары, подложил под голову полевую сумку и забылся тяжёлым, тревожным сном.

...На пятую ночь Иван Перегуда вышел из своей землянки, твёрдо решив, что не вернётся, пока не добудет «языка». Пройдя мимо поста боевого охранения, он спустился в «нейтральный» овраг, прошёл до противоположного склона и стал ползком взбираться на гору. Ему оставалось проползти, быть может, не больше десяти шагов, как вдруг куст бурьяна, за который он уцепился по пути, вырвался с корнем из земли. Разведчик покатился на дно оврага. Немцы услышали шум и открыли бешеную стрельбу наугад. Перегуда всю ночь пролежал в овраге, ругая себя за неосторожность и досадуя, что нельзя покурить. Но так как в основу своего поведения он положил три правила — наблюдение, терпение и смелость, — он готов был пролежать ещё десять ночей, лишь бы добиться цели.

Шестая ночь тоже была неудачная. С наступлением темноты немцы беспрерывно обстреливали из миномётов овраг и наш передний край. Нечего было и думать о вылазке. Перегуда пролегал в овраге ещё сутки, и, наконец, темнота седьмой ночи окружила его.

Разведчик пополз по склону оврага прямо на немецкие позиции. Вспыхнула осветительная ракета, и прежде чем она успела догореть и рассыпаться, Перегуда запечатлел в своей памяти возникшую из тьмы колеблющуюся стенку сухой полыни, плоский штык над окопом, плохо замаскированное холмообразное перекрытие блиндажа и неподвижный, тусклый шлем немецкого часового, притаившегося за блиндажом.

Часовой не расслышал шороха: весенний шумный ветер смешивал все звуки в один протяжный свистящий гул. Перегуда лежал, притаившись. Легко было взять этого часового. Но вдруг и он окажется таким же, как ездовой, захваченный в третью ночь? Нужен был настоящий, знающий «язык». Впереди была ещё добрая половина ночи, и разведчик мог выжидать. Изредка раздавался одиночный выстрел, трассирующая пуля прочерчивала в небе дугу, словно кто-то проводил красным мелком по чёрной доске, в ответ на выстрел тишина всплескивалась пулемётной очередью. Где-то в стороне урчал тяжёлый трактор или танк, — трудно было установить наверняка.

Из блиндажа вышел кто-то и вполголоса стал разговаривать с часовым. Перегуда понял, что вышедший из землянки немец должен быть офицером, — это было то, ради чего он не спал седьмую ночь. Два правила разведчика — терпение и наблюдение — были уже использованы, теперь нужно было использовать третье — действовать смело и решительно. Немец скрылся в блиндаже, но Перегуда уже знал, что седьмая ночь принесёт ему удачу.

Часовой, стоявший у блиндажа, потоптался на месте, замер на мгновенье, как бы услышав что-то, и решительно направился в ту сторону, где лежал Перегуда. Разведчик был уверен, что не выдал себя ни одним движением, но всё же сердце его забилось чаще. В двух шагах от Перегуды часовой остановился. Удача уже шла навстречу разведчику. Приподнимаясь на локтях, он быстро подполз к немцу, схватил его за ноги ниже колен и сильным рывком повалил на землю. Через минуту, нахлобучив себе на глаза шлем часового и сжимая в руках немецкую винтовку, Перегуда стоял у входа в блиндаж. Ночь текла медленно, как глубокая, спокойная река, озаряемая миллионами звёзд. Часовой лежал в траве, скрученный по рукам и ногам, с зимней портянкой Перегуды во рту.

В блиндаже было тихо. Наконец, послышались неторопливые шаги, кто-то, мягко шаркая, шёл к выходу. Перегуда замер в хорошо изученной позе немецкого часового. Дверь открылась. По ступеням поднимался рослый офицер. Он был без фуражки, ветер трепал его длинные, прямые волосы. Одной рукой он придерживал ворот наброшенной на плечи тужурки, а другой держал горящую сигарету.

Поправляя на ходу спадающую туфлю, немец поднялся по ступеням и, поёживаясь от холода, остановился спиной к разведчику. Перегуда ждал этого мгновенья, он был готов. Он осторожно прислонил винтовку к скату блиндажа и сделал в воздухе движение руками, как фокусник перед ответственным номером. В это время офицер, подавляя зевоту, произнёс:

— Это ты, Генрих?

Сдавленным голосом, не помня себя от волнения, понимая, что, быть может, это и есть последняя минута в его жизни, разведчик невольно выпалил: «Я!»

Перегуда сам даже не понял, что его спасло звуковое сходство русского «я» и немецкого «да». Офицер не обернулся. Перегуда ударил его рукояткой нагана по голове и тут же подхватил потерявшего сознание немца, чтобы, падая, он не наделал шума...

...Капитан Горбачёв спал плохо. Он проснулся от того, что кто-то вошёл в землянку и, тяжело дыша, остановился, повидимому, не решаясь его разбудить.

— Вернулись разведчики? — спросил капитан, не открывая глаз.

— Не знаю, товарищ капитан, — ответил Перегуда.

Капитан узнал знакомый голос и вскочил на ноги. Он схватил разведчика за плечи, тряс его, хлопал по спине и вообще откровенно высказывал свою радость, что с ним случалось очень редко.

— Давай, Перегуда, докладывай!

Перегуда козырнул, повернулся на каблуках и вышел из землянки. Он возвратился с часовым. Вдвоем они несли большой мешок, в котором что-то барахталось и мычало. Перегуда не спеша развязал мешок и вытряхнул из него содержимое. Немецкий офицер лежал на полу землянки с тряпкой во рту. Переступив через его ноги, капитан Горбачёв подошёл к телефону.

— Вернулся Перегуда! — кричал он в трубку. — Крупная удача. Сейчас доставлю лично!

Он велел развязать пленного и сам начал одеваться и приводить себя в порядок. Офицер уже стоял на ногах и пытался что-то говорить.

Немцы — офицер и солдат, — вытаращив глаза, глядели друг на друга. Капитан Горбачёв приказал их вести и сам направился к выходу. Перегуда, стоя у двери, нерешительно и даже как-то виновато обратился к нему: